Влияние греческой эпиграмматической поэзии на латинскую : Техника поэтического перевода
Диссертация
Автор: Любжин, Алексей Игоревич
Название: Влияние греческой эпиграмматической поэзии на латинскую : Техника поэтического перевода
Справка: Любжин, Алексей Игоревич. Влияние греческой эпиграмматической поэзии на латинскую : Техника поэтического перевода : диссертация кандидата филологических наук : 10.02.14 Москва, 2000 121 c. : 61 00-10/410-2
Объем: 121 стр.
Информация: Москва, 2000
Содержание:
Введение
Глава I
Ранние эпиграмматические переводы
Глава II
Эпиграмматические переводы Авзония
Глава III
Эпиграмматические переводы в корпусе Epigrammata Bobiensia
Введение:
настоящая работа предполагает исследование поэтических текстов эпиграмматического жанра, — текстов, в которых прежде всего и самым непосредственным образом отражается влияние греческой эпиграммы на римскую. Предметом исследования послужат те переводы, для которых мы располагаем греческим оригиналом, — таковые сохранились от эпохи поздней Республики и поздней империи. Но, прежде чем приступить к разбору текстов и сравнению их с греческими образцами, следует бегло очертить основные жанровые характеристики рассматриваемого материала.
Прежде всего обратимся к эпиграмме. Если рассматривать историю поэзии в целом, то Буало в своем знаменитом стихотворном трактате определил эпиграмму следующим образом сравнительно недавно':
L'Epigramme plus libre, en son tour plus born?, N'est souvent, qu'un bon mot de deux rimes orn?. Лагарп в своем основополагающем для эстетики классицизма курсе начал соответствующую главу словами: «Эпиграмма, в том смысле, который сегодня придается этому слову, из всех жанров поэзии самый близкий к сатире, поскольку у нее тот же самый предмет, суд нравов и насмешка; и даже в обиходном языке, язвительная реплика, брошенная по ходу беседы, называется эпиграммой»2, а предельная концентрация общепринятого и банального — школьная эстетика — стала рассматривать эпиграмму, эпитафию и надпись как отдельные жанры3, и лучший из русских
1 ?uvres de Boileau Despr?aux. Tome II. Amsterdam, 1772. P. 277. ? La Harpe J. F. Lyc?e, ou Cours de litt?rature ancienne et moderne. T. II. P., 1789. P. 183. ! Исключительно в качестве примера приведем несколько жанровых определений, которые выслушивали ученики первого выпуска Императорского Царскосельского лицея на последнем курсе: «О простых стихотворениях. 2) Надписи заключают в себе краткое чего-либо замечательного описание, состоящее в явственном изображении таких описуемого предмета принадлежностей, коими one более всего привлекают к себе внимание. 3) Эпитафия, как самое слово показывает, значит надпись на гробнице, и в пространном знаменовании заключать может и хвалу и порицание. 4) Эпиграмма есть род стихотворения, ближайший к сатире потому, что часто имеет один с нею предмет. Критики и насмешку, даже колкое слово, сказанное в разговоре, привыкли называть эпиграммою. Но сие название в обширном смысле дается остроумному изречению, выраженному немногими стихами. Эпиграмма получила свое начало от надписи, от коей отличается тем, что сия последняя пишетпоэтов признавал пригодным для эпиграммы непереводимое английское слово vulgar, этой разновидности краткого стихотворения пришлось пройти долгий путь развития. Для нас здесь будет достаточно установить, что современный смысл — по крайней мере на латинской почве — эпиграмма приобретает не ранее Маринада1; но позднейшие римские эпиграмматические сборники, о которых пойдет речь в настоящем исследовании, не считаются с этими изменениями и возвращаются к более традиционному, «антологическому» пониманию, далекому для современного читателя. Как корпус эпиграмм Авзония (точнее, то, что объединяют в его сборниках в виде XXVI книги и что, согласно общему мнению, в античности не представляло собой единого корпуса), так и цикл Epigrammata Bobiensia гораздо ближе по своему замыслу к эпиграммам греческих «Венков», где, наряду с прочим, язвительность и остроумие играет свою роль, но вовсе не является непременным признаком жанра. Эпиграмматический жанр в научной литературе исследован хуже, чем другие. Глава, посвященная ему в недавней «Истории римской литературы» Михаэля фон Альбрехта, — едва ли не самое краткое из всех жанровых введений. Несравним с аналогичными и библиографический список: он занимает в данном случае всего несколько строк. Это и понятно, и естественно: если действительно считать творчество Марциала вершиной жанра, то интерес к последнему не может сравниться с интересом к поприщу Вергилия, Горация и Тибулла. Однако, как мы попытаемся доказать, в таком невнимании есть и своя несправедливость — как есть она и в том, что в упомянутой «Истории.» отсутствует глава, посвященная Нау-целлию, хотя его творчество и сохранилось не хуже, чем, скажем, таковое же ранся или действительно с тем, чтоб ей быть написанной на ее предмете, или на изображении оного, по крайней мере, имеет такую наружность. Впрочем ученые не согласны в определении эпиграммы, иные утверждают, что сущность ее состоит в остроумной мысли, другие полагают в обоюдности, третие — в откровенной простоте, видимой нами у Катулла, и пр. ». — Лицейские лекции . Красный Архив. № 1 (80). 1937. С. 142-144.
1 Ср. Michael von AUiRIXHT. Geschichte der r?mischen Literatur. Bd. II. M?nchen, New Providence, London, Paris, 1994. S. 823: «Если — как это делают сегодня — понимать под эпиграммой вместе с Буало "рифмованную остроту" или вместе с Опицем "короткую сатиру", мы не в последнюю очередь обязаны этим Марциалу, в чьем творчестве сатирическая эпиграмма преобладает (хотя и не исключительно). Поэтом)' многие греческие эпиграммы кажутся нам "пресными"; правда, только в Палатинской Антологии в 11 книге собрано 442 насмешливых эпиграммы, тесно связанные с av?Trorim». них римских историков и poetarum minorum послеовидиевской эпохи. Науцеллий, конечно, как утверждает Вольфганг Шпейер, вовсе не является крупным поэтом; однако это и делает его (а точнее, эпиграмматический корпус, в котором ему принадлежит первая эпиграмма) исключительно интересным объектом для исследования, поскольку поэтических шедевров от античности волею судеб для нас сохранено куда больше, чем литературы настолько низкого уровня в художественном отношении (эту оценку, насколько мне известно, никто не пытался оспаривать', и автор этих строк ее разделяет — с одной важной оговоркой, о которой пойдет речь в III главе).
Второй аспект рассматриваемой темы, — само по себе понятие поэтического перевода0. Наше исследование меньше всего претендует на то, чтобы обсуждать и рассматривать вопросы его теории; оно посвящено особенностям переводческой техники различных авторов и имеет сугубо эмпирический характер. В древности хоть сколько-нибудь развернутая теория перевода отсутствует. Вероятно, мы обязаны этим обстоятельством тому факту, что ее не разработали не испытывающие этой потребности греки, а римляне7 — чья профессиональная поэзия с поэтических переводов началась и поэтическими переводами закончилась — не сочли нужным разработать ту сферу, которая отсутствовала у их учителей8. Иногда мы можем об Ср., напр., оценку Роберта Браунинга в его рецензии на диссертацию Шпейера: «Можно сразу сказать, что Epigrammata Bobiensia — весьма бедный материал, рассматривать ли их как литературный или исторический источник. Плохая поэзия по самой своей природе труднее для датировки, для атрибуции, даже и для понимания, нежели хорошая». — R. browning. Speyer W. Naucellius und sein Kreis. Studien zu den Epigrammata Bobiensia. M?nchen, 1959. Classical Rewiew, 11,1961. P. 88. Ср. «Введение» Ф. Мунари: «Известно, что древние воспринимали понятие перевода иначе, чем мы, и эпиграмматические поэты любили дать волю своим причудам в бесконечных вариациях, амплификациях и контр-вариациях одного и того же мотива. Поэтому неудивительно, что некоторые из наших эпиграмм меняют, расширяют или прямо переделывают греческий образец». Epigrammata Bobiensia. Vol. 2. Introduzione ed edizione critica a cura di Franco Munari. Roma, 1955. P. 39.
7 Условно, конечно; среди латинских поэтов было не так много уроженцев Города. " См., однако, реплику Варрона в цицероновских Acad?mica (I, 8): «.Et tarnen in Ulis veteribus nostris, quae Menippum imitati non interpretati quadam hilaritate conspersimus, multa admixta ex intima philosophia, multa dicta dialectice, quae quo facilius minus docti intellegerent, iucunditate quadam ad legendum invitad; in laudationibus, in his ipsis antiquitatum prooemiis philosophiae наружить более или менее пространные рассуждения, напр., у Цицерона (De optima genere oratorum, 14): «.putavi mihi suscipiendum laborem utilem studiosis, mihi quidem ipsi non necessarium. Converti enim ex Atticis duo?vm eloquentissimorum nobilissimas ora-tiones inter seque contrarias, Aeschinis et Demosthenis; пес convert? ut interpres, sed ut orator, sententiis isdem et earum formis tamquam figuris, verbis ad nostram consuetudinem aptis. In quibus non verbum pro verbo necesse habui reddere, sed genus omne verborum vimque servavi. Non enim ea me adnumerare lectori putavi oportere, sed tamquam appen-dere»; но отдельные исключения (при всей здравости цицероновских мыслей и их согласии, напр., с нашим современным опытом) не меняют общей картины1. Мы не можем сейчас вдаваться в рассуждения, насколько значимо, например, хронологическое совпадение переводческого внимания к Каллимаху с цицероновской работой над «Тимеем» Платона и хронологическая близость к последнему всплеску искусства поэтического перевода деятельности Мария Викторина (f ок. 363 г.) и Иеронима? Наша задача скромнее — провести стилистический анализ переводческой техники латинской эпиграммы, хронологически охватив весь период ее существования: от ранней эпиграмматической поэзии (первый перевод принадлежит Лутацию Катулу) и до позднейших переводов — Авзония и не так давно обнаруженного корпуса Epigrammata Bobiensia.
Рассмотрение переводческой техники на примере произведений данного жанра в комплексе1", в таких хронологических рамках, пока не предпринималось, more> scribere voluimus, si modo consecuti sumus». Cp. Off. II, 60: «Hic ipse Panaetius, quem multum in his libris secutus sum non interpretatus.»
IJ В Fin. Цицерон рассуждает о латинском переводческом искусстве следующим образом (I, 4-5): «Iis igitur est difficilius satis facere, qui se Latina scripta dicunt contemnere. in quibus hoc primum est in quo admirer, cur in gravissimis rebus non delectet eos sermo patrius, cum idem fabellas Latinas ad verbum e Graecis expressas non inviti legant. quis enim tarn inimicus paene nomini Romano est, qui Ennii Medeam aut Antiopam Pacuvii spernat aut reiciat, quod se isdem Euripidis fabulis delectan dicat, Latinas litteras oderit? Synephebos ego, inquit, potius Caecilii aut Andriam Terentii quam utramque Menandri legam? A quibus tantum dissentio, ut, cum Sophocles vel optime scripserit Electram, tarnen male conversam Atilii mihi legendam putem, de quo Lucilius: ferreum scriptorem ', verum, opinor, scriptorem tarnen, ut legendus sit. r?dem enim esse omtiino in nosttis po-etis aut inertissimae segnitiae est aut fastidii delicatissimi. mihi quidem nulli satis eruditi videntur, quibus nostra ignota sunt». Сейчас мы не можем признать эти переводы дословными; поэтому критерий, по-видимому, был иной. Остальные поэтические жанры не могут, по-видимому, пожаловаться на недостаток внимания; в первую очередь по вполне понятным причинам это касается драматических. хотя вообще никоим образом нельзя сказать, что перевод не привлекал к себе внимания ученых. Однако это внимание оказывалось избирательным: если по Катул-лу существует многочисленная литература, с частью которой нам не удалось ознакомиться, причем даже поиск в его корпусе переводов, для которых не сохранилось оригиналов, превратился в увлекательное (хотя и бесплодное) занятие, в котором приняли участие такие филологи, как Виламовиц" и Рейценштейн'2, если Катул не переставал интересовать филологов в течение последних полутора столетий (нам, однако, в оценке его перевода как такового не придется безоговорочно солидаризироваться ни с одним из высказанных мнений), если, наконец, переводческая техника Авзония также неоднократно привлекала к себе внимание, — то переводы корпуса Epigrammata ВоЫетга не подвергались пристальному анализу; в единственной подробной посвященной им монографии большинство переводов не рассматривается. Эти соображения делают актуальным как особо пристальное рассмотрение этого последнего памятника, гак и анализ истории переводческой техники всего жанра в целом. Wilamowitz-Mohllkndorff и. Die Galliamben des Kallimachos und des Catullus. Hermes 14, 1879. S 194 слл. Осторожнее в Hellenistische Dichtung., Bd. II. S. 295.
12 Ri:it/.i:nsthin R. Die Hochzeit des Peleus und der Thetis. Hermes 35,1900. S. 73-105.
|
